Мария шукшина, личная жизнь

Мама не хотела для меня актерской карьеры вовсе. Мало кто догадывается, что три минуты экранного времени снимают по двенадцать-четырнадцать часов. Я уже не говорю о психических затратах. А они порой бывают такими, что до крика, до больницы... Я и сейчас нахожусь под впечатлением от съемок картины «Похороните меня за плинтусом», никак меня «настроение оттуда» не отпускает. Связано это в основном с работой в фильме восьмилетнего мальчика Саши Дробитько. Он гениально сыграл, но что за этим стоит! А Мария Шукшина, личная жизнь которой вроде и удалась, считает, что все у нее в жизни еще впереди, и она найдет свое личное счастье.

Дети в кино - вообще отдельная история. Люди, которые водят своих нарядно одетых, причесанных малышей с хорошенькими личиками и фактурными глазками на кинопробы, не знают, на что идут. Сашеньке досталась тяжелая даже для взрослого человека роль. Согласно сюжетной линии герой - забитый зверек, затираненный безумной бабушкой мальчик, ушедший в себя человечек. Снимался маленький актер тоже в очень непростых условиях.

К примеру

, режиссер картины Сергей Снежкин категорически запрещал мне - я играла маму Саши - и Светлане Крючковой, блестяще исполнившей роль бабушки, общаться с мальчиком и даже подходить к нему. Дети ведь не могут фальшивить в жизни, им тяжело изобразить настоящее одиночество и униженность. Поэтому любая поддержка маленького артиста исключалась. Это может показаться настоящей жестокостью, на самом же деле это режиссерская мудрость. Любые проявления сочувствия с нашей стороны действительно могли все испортить - мальчик бы «ослаб, растаял».

Конечно, мы за Сашу переживали в жизни. Хотелось его приласкать, пожалеть... Мало того что в картине его все пинают, так еще и в перерывах по-человечески поговорить нельзя! Словом, однажды я не выдержала и подошла. Предварительно осмотрелась - вокруг никого не было. «Сашенька, - говорю, - ты такой умница, такой талантливый». «Да, правда?» - в его глазах читалось неподдельное удивление. - «Ну конечно! Господи, Сашенька...» И тут появляется второй режиссер картины: «Мария Васильевна, ну вы же знаете, Сергей Олегович не разрешает подходить к мальчику!» «Да я даже слова ему не сказала! Просто мимо проходила». «Мимо? Ну и проходите себе...»

Самой сложной сценой стала для Марии Шукшиной, личной жизни которой было мало для того, чтобы обрести собственное счастье, безусловно, та, в которой со Светланой Николаевной Крючковой разрывают ребенка. Эдакий кавказский меловой круг - мать тащит на себя, но и бабка тоже не сдается. Все в запале помешательства будто забывают, что тянут живого человечка... Понятно, мальчик должен постоянно плакать. Причем не как бы рыдать временами, а биться в настоящей истерике, визжать, и чтобы слезы, что называется, гроздьями. Рыдать в кадре сложно даже взрослым профессионалам. Что же говорить про детей?.. С Сашей поначалу использовали любимый метод кинематографистов - кормили бедное дитя горчицей.

А снять надо было несколько дублей. Конечно, настал момент, когда Саше поднесли очередную ложку горчицы, и ребенок заныл: «Только не горчицу! Я заплачу сам!» Но «сам», увы, не получалось.

Есть еще одна

киношная штучка для слез - ментоловый карандаш. Им мажут слизистую глаза - и плач Ярославны обеспечен! Боль настолько раздирающая, что слезы брызжут фонтаном.

Когда бедному мальчику, который понятия не имел о том, что такое этот карандаш, сказали слово «ментол», он согласился. Главное, как он считал, - избавиться от горчицы. Мы, взрослые актеры, ему страшно сочувствовали, поскольку в отличие от него знали - от ментола глаз просто наизнанку выворачивает.

А я поглядывала на маму Саши, которая присутствовала на площадке. Смотреть на нее было страшно: женщина сидела не шелохнувшись, с лицом светло-зеленого оттенка. Я думала, какой ужас, наверное, творится сейчас в ее душе, и размышляла, как поступила бы на ее месте... Схватить ребенка в охапку и крикнуть: «Пошли вы со своим кино!» уже невозможно. Отснята половина фильма, остается только одно - смотреть, как мучается от боли ради хорошего кино твой ребенок.

...Знаете, память - невероятно причудливая штука. Я смотрела на перекошенное личико Саши, а вспоминала свою детскую историю. Дело в том, что я не понаслышке знаю, что такое вкус горчицы, особенно... когда ты маленький, а ее много. Я грызла ногти. Мне было года четыре, когда мама решительно собралась меня от этого дела отучить. Разговоры о том, как некрасиво хорошенькой девочке ходить с такими пальчиками, сколько микробов живет под ноготками, не помогли. Требовалось «отучение механическое». Способ она выбрала самый народный - намазала мне пальцы горчицей. Кстати, надо заметить, что Лидия Федосеева-Шукшина - мама вовсе не суровая. Она просто понимала: если не прекратить все сейчас, не видать мне маникюра в более позднем возрасте... Увы, в далеком детстве я и моя вредная привычка победили маму с ее народной медициной. Слизывать горчицу было противно, но я это делала! Больше мама надо мной таких экспериментов не ставила, видимо, поняла: хоть скипидаром мажь - не отучишь! Каждый кайфует по-своему... Ногти я грызу по сей день...

Даже крупные

планы в кино Шукшину не сильно останавливают, ведь есть чудесные люди - гримеры. Пару раз в жизни, когда я играла статусных дам, пришлось ногти наращивать. Процедура мне эта не понравилась, по поводу отсутствия маникюра давно ни капли не переживаю, поэтому публикации, которыми разразилась однажды желтая пресса, меня откровенно позабавили. Написали, что Ксения Собчак увеличила губы, а Мария Шукшина, личной жизни которой не хватило для создания счастья в жизни, нарастила ногти. Я же терпеть не могу все фальшивое, ногти в том числе!

Итак, о настоящем в кино. Ментол ментолом, а мы с Крючковой должны еще и рвать бедного ребенка... Я вообще смутно понимала, как мы это снимем... Конечно, жалели мальчика. И на первом дубле старались тащить Сашу в разные стороны за пиджак, а не за руки. Наш замечательный режиссер Снежкин ужасно на нас накричал: «Вы что, не понимаете, что получается ложь, фальшь, в это никто не поверит?!» Мы со Светланой Николаевной, пожалев мальчика, по сути подложили ему свинью. Потому что дубль пришлось переснимать, а это опять ментол, слезы...

В следующий раз мы тянули сильно. Ужасно. Мария чувствовала себя на грани помешательства: я ору, Светлана Николаевна кричит, у ребенка глаза ментолом жжет, и он вопит что есть сил. Потом был еще дубль, еще и еще... Иннокентий Смоктуновский в своей книге не зря заметил, что по числу душевных заболеваний актеры давно и прочно удерживают пальму первенства по всему миру. Еще я где-то вычитала, что по сложности профессии мы идем сразу за докторами-хирургами. То есть больной, доктор - все близко. Черная такая шутка.

...На площадке всегда есть народ, но я впервые снималась в сцене, после отработки, которой царила гробовая тишина. Никто не мог произнести ни слова. Возникло какое-то нереальное оцепенение, которое непонятно откуда и взялось, ведь люди, находившиеся там, понимали: это всего лишь кино, придумка, миф.

Светлана Николаевна дважды за съемочный период попадала в реанимацию. Сердце... Она пропустила через себя поистине страшную историю - историю убивающей любви психически ненормальной женщины. Мы ждали ее возвращения из больницы, молились, чтобы все обошлось.

С Сашей играли

по-взрослому в жизни. На месте родителей я бы лишний раз подумала, отдавать ли ребенка сниматься в драматическое кино... Во мне в таких ситуациях всегда профессионал борется с матерью. То есть, с одной стороны, было бы жаль не заполучить в партнеры такого яркого мальчика, которого выбрали из пятисот других детей. С другой - чувства мои противоречивы. Но Саше весь этот кошмар давался проще в силу, вероятно, гибкости детской психики. Он отрабатывал положенное и шел в свой уголок играть в игрушки.

Марию никто актерскому мастерству не учил, все, что есть, пришло с опытом. Поэтому во время дублей на месте Саши я представляла своих собственных младших детей. Макар, мне кажется, уже человечек другой возрастной категории, Аня - вообще взрослая, поэтому я представляла Фому и Фоку. Думаю, если бы у меня своих детей не было, эта роль могла бы не получиться. Живут малыши на даче, потому что это в любом случае благоразумнее, нежели загазованная Москва. До кризиса работы было очень много, без продыха, в буквальном смысле слова. И Фому с Фокой я видела нечасто. Конечно, скучала, переживала. Эту тоску Мария и вспоминала на площадке. Вот она, удивительная условность: у моих детей за городом и папочка, и няня, у киношного мальчика Саши - безумная бабушка и инертный дед, а тоска матери от того, что нет возможности видеть своих детей, имеет одинаковую природу. Тоска, как мне кажется, вообще одна, первая, и она же последняя. Только в случае в жизни с кино надо ее разогреть, как следует, много раз мысленно наступив на любимую мозоль. Поэтому актеры очень ценят опыт, особенно тот, что связан со страданиями. Потому что можно хорошо применить его потом. Да, жестоко. Но на этом и строится наша профессия.

Прошлым летом мы снимали документальный фильм о жизни папе, и именно в этот период моим малышам назначили операцию по удалению аденоидов. Я очень переживала, что не могу быть рядом с Фомой и Фокой, но чтобы прервать съемки, даже вопроса не стояло. Это значило бы сильно осложнить жизнь другим членам съемочной группы, сорвать график, подвести продюсеров. В этом смысле я страшно дисциплинированная. А мои дети, наверное, научились жить так, как когда-то я сама. Вероятно, судьба. Своих знаменитых родителей я видела очень редко. И, если честно, детских воспоминаний о маме и папе у меня практически нет...

- Мария, а вам

самой легко заплакать для кино?

- У меня больше проблем в жизни с тем, как в кадре не расплакаться. Программа «Жди меня», которую я веду, иногда психологически дается очень сложно. Зареветь невозможно - грим потечет, сморкаться нельзя - будет брак по звуку, и так далее. Поэтому я стараюсь держать себя в руках. Только однажды повела себя непрофессионально. Был такой сюжет... Нам написала женщина, которая разыскивала своего двухлетнего сына. Вообще истории про потерянных детей лично для меня всегда самые страшные. И вот эта женщина рассказала, как они с отцом малыша ехали в поезде. Случилась ссора. Мужчина схватил двухмесячного ребенка и выбежал с ним на перрон. С тех пор она сына не видела. Параллельно нам написал человек, который также поведал о ссоре в поезде. Только и он малыша потерял. Выбежав на перрон с младенцем, мужчина почувствовал, что теряет сознание. Ему стало плохо, кто-то вызвал скорую, ребенка у него забрала незнакомка... Оказалось, оба эти человека в жизни ищут одного и того же мальчика. Мы начали разыскивать женщину, которая тогда приняла участие в судьбе малыша. Нашли. Она призналась, что положила его на подоконник там же, на вокзале, и больше не видела... Мальчик нашелся в одном из детских домов, но везти его на нашу передачу юристы и воспитатели не спешили. Малыша как раз готовили к процедуре усыновления. Все бумаги у его приемных родителей были собраны, и, если бы все сложилось, настоящие мать и отец никогда его не нашли бы!

Воспитатель детдома

показала тогда нашей героине несколько детских фотографий и предложила ей найти своего. Дети в этом возрасте очень меняются, и у меня сердце заколотилось - сумеет ли она узнать сына?.. Женщина страшно нервничала, минут десять перебирала фотографии мальчиков. Напряжение в студии было таким, что казалось, потолок рухнет. Меня трясло. И ведь узнала! Узнала, несмотря на то, что прошло больше года. Когда на подиум вывели маленького виновника переполоха, я не выдержала - расплакалась и выбежала вон.

Дети за плинтусом и дети на подоконнике - это очень страшно и так по-настоящему...


Внимание, только СЕГОДНЯ!

Личная жизнь

» » » Мария шукшина, личная жизнь