Актриса любовь руденко, биография

Часто мужа и жену держат вместе привычка, дети, общая квартира и страх. Страх одиночества. Ну, куда деваться женщине после сорока? Где ей искать нового спутника жизни? Знакомиться на улице? В метро? В кафе? Большинству из нас просто некуда идти... Как живет актриса Любовь Руденко, биография которой будет рассмотрена в нашей статье сегодня, вы и узнаете.

Очень хорошо помню тот день. Точнее, раннее утро. Я, как обычно, суетилась по дому. Заглянула в кошелек — пусто. Господи, что же делать? В доме есть нечего, а за съемки обещали заплатить только через неделю...

Муж в костюме и белой рубашке стоит перед зеркалом. В руке — мой подарок, флакон с туалетной водой.

— Кирюш, — голос предательски дрожит, — у меня денег нет совсем. Ты не дашь? Не отрываясь от собственного отражения в зеркале.

— Кирилл бросает небрежно:

— Денег нет? Займи...

В этот момент моя семейная жизнь рассыпалась как неосторожно задетый пазл, и какая-то другая я произнесла:

— Больше ты ко мне, как к жене, не подойдешь. Никогда.

А ведь достаточно было Кириллу, обняв меня, сказать: «Солнышко, одолжи пока у соседей, а я перезайму и отдам, не волнуйся». Но он этого не сказал...

Сама во всем виновата. Привыкла за него решать, привыкла быть терпеливой, понимающей. Приучила ни о чем не беспокоиться. Даже семью Кириллу не нужно было содержать. Зачем? Есть жена, которая пашет с утра до ночи, как ломовая лошадь, и не требует ничего взамен. К чему дергаться-то?

Муж говорил Любви: «Ты слишком сильная, ты меня подавляешь». Наверное, он прав — я всегда пыталась руководить процессом. Надо было попробовать стать слабой, может быть, тогда он попробовал бы стать сильным. А мне было проще все сделать самой.

Сама... Мое первое в жизни слово. Мама застегивала на мне шубку, я оттолкнула ее руку и сказала: «Мама!» С тех пор прошло больше сорока лет. В то роковое утро, выслушав совет мужа, я подошла к зеркалу и вздрогнула. На меня смотрела незнакомая женщина — уставшая, несчастная, нелюбимая, посвятившая себя мужчине, которого уже давно не интересует.

.. .Господи, какой же он был красивый в молодости! Безумно! Конечно, это все глупости. Но только сейчас я это понимаю. А тогда... Меня с детства окружали красивые лица. Мама, папа. Бабушки, дедушки. Поэтому я считала, что и мой мужчина, муж, непременно должен быть неотразим. У актрисы Любви Руденко биография сложилась весьма удачно, и в жизни ей повезло – у нее растет образованный и умный сын.

Любовь тогда заканчивала ГИТИС: голубоглазая, стройная, с длинной русой косой. Хохотушка — со мной не соскучишься. В общем, жизнь хороша и жить хорошо! А тут — Кирилл. Он учился на первом курсе, поступил в театральный после окончания мехмата МГУ. Всегда одет с иголочки, приятно пахнет дорогим парфюмом. Да еще и с «прошлым» — говорили, был женат, и даже дочка есть. Девушки проходу не давали. Бегали за ним, а он — за мной. Цветы носил охапками, домой на такси провожал. Всех поклонников отвадил. Что еще нужно двадцатилетней девчонке? Влюбилась, конечно.

Когда мы познакомились, Кирилл предложил проводить.

Говорю: «Не стоит, это далеко, в Измайлово». А он засмеялся и сказал, что теперь-то проводит обязательно, потому что тоже живет в Измайлово. Оказалось, что от моего дома до его — десять минут. Причем он учился в математической школе, которая находилась, совсем рядом с моим домом. Мимо нее я каждый день ходила к метро. Но я выбегала из дома без десяти восемь, потому что училась во французской спецшколе на Арбате. А он появлялся позже. Мы десять лет ходили по одной и той же улице с разницей в полчаса!

Сначала Кирилл провожал Любовь после занятий в институте, потом — после спектаклей: окончив ГИТИС, курс Гончарова, я попала к нему же в Театр имени Маяковского. Многие актрисы в нашем театре были в Кирилла влюблены, даже выскакивали на улицу посмотреть, когда он за мной заезжал, и, конечно, завидовали.

«Конфетно-букетный» период пролетел незаметно: уже через полгода я забеременела. У меня даже сомнений не возникало, что мы поженимся. Что муж мой будет самый лучший. И семья, несмотря на предыдущий несложившийся с Таратутой почти десять лет. Однажды ей понадобилась юридическая помощь. Она вспомнила про Леву. Он юрист, работал тогда во Внешэкономбанке. И они встретились. Таратута помог. В благодарность мама устроила званый обед. Тогда они и увидели друг друга по-новому. Стали встречаться. Это продолжалось года два. Лева даже на гастроли к маме много даже занималась сводничеством: «Мам, может, у папули останешься? А я ребят соберу дома». Правда, комплексовала поначалу — у него же сын, может, ему неприятно, что зову его отца «папулей». Но мама сказала: «Лева даже на работе говорит, что у него теперь двое детей — Сережа и ты». Сережа Таратута тоже актер и известный поэт.

Мои родители развелись, когда мне было девять лет. Второй раз мама вышла замуж поздно. Ей было сорок восемь, Льву Семеновичу Таратуте — пятьдесят три. Они были знакомы с юности. Когда-то его жена, актриса Людмила Фетисова, работала в Театре Советской армии вместе со старшей сестрой мамы Ириной Солдатовой. Ирина дружила с Левушкой и Люсей. Это была потрясающая пара. И мама, наблюдая за ними год за годом, видя нежность, с которой они относятся друг к другу, даже была немножко влюблена в обоих как в единое целое. И вдруг в тридцать шесть лет Люся умирает от обширного инсульта. Лева остается вдовцом, один воспитывает сына Сережу. Мама моя тем временем встретила отца, они поженились, родили меня и развелись.

Селили их отдельно — не были расписаны. Левушка предлагал, но маму сдерживала память о Люсе. И вот однажды ей снится сон: будто из-за огромного валуна выходит Люся, приближается к ним с Левой, соединяет их руки и, улыбаясь, уходит обратно. Проснувшись, мама поняла, что Люся благословила этот брак. Был еще один случай. Как-то мама с Левушкой пришли на спектакль в Театр Советской армии порознь. Встретились уже в зрительном зале. Потом выяснилось, что из двух с половиной тысяч гардеробных номерков у них оказались два соседних — сороковой и сорок первый. Тогда они поняли, что судьба им подсказывает: женитесь, ребята! А как я была счастлива!

Леву сразу приняла. Папулей и Левушкой стала звать еще до их женитьбы. Видела, как он о маме заботится, как мама сразу расцвела. Мы с ним дружим. Он, как и Левушка, очень надежный человек и обладает столь же неиссякаемым чувством юмора. Они даже к болезням умудряются относиться с юмором. Те, кто сегодня впервые видят мою маму, говорят: «Да ладно, не может быть, чтобы ей было восемьдесят!» Выглядит мама замечательно, потому что тридцать с лишним лет живет с любимым мужчиной. Он для нее — свет в окошке. А она для него по сей день — Диночка, лапочка и душечка. Мама действительно душечка: все, что относится к этому мужчине, для нее свято. Она считает, что самое главное в жизни — дети, родители и муж. Я всегда смотрела на них и думала: хочу такую же семью!

И когда поняла, что беременна, решила, что мечта сбывается. Уверена была, что и Кирилл обрадуется. Рассказала ему, а он просто... исчез. Оставшись одна, я испугалась, хотела сделать аборт. Но мама остановила:

— Нечего грех на душу брать! Вырастим!

— А жить на что?

— Я тебя одна вырастила, и ты своего ребенка на ноги поднимешь! Поможем!

Мой отец алиментов не платил, все никак постоянную работу найти не мог. Да и мама в своем гастрольном Театре комедии в то время зарабатывала совсем немного. Иногда не хватало пяти копеек, чтобы купить полкило сахара, и мне взвешивали четыреста пятьдесят грамм. Я одевалась беднее всех. Во французской спецшколе восемьдесят процентов было «мидовских» детей, у них родители за границу ездили, им, в отличие от меня, не приходилось донашивать чужую одежду. Так что я знала, что такое нужда. Но после того как решение оставить ребенка было принято, мне сразу стало легко. Никаких слез в подушку, никаких терзаний.

И беременность протекала легко у актрисы Любви Руденко, биографию которой знают все ее поклонники. Я съездила на гастроли в Югославию, Болгарию, в Ленинград. Снялась в двух фильмах — «Не ждали, не гадали» и «Василий Буслаев». Долго никто и не знал о моем «интересном» положении: настолько хорошо я себя чувствовала.

Из роддома, помимо мамы и Левы, Любовь встречали лучшая подруга Катя с мужем Женькой. Мы с Катькой десять лет сидели за одной партой и были жуткими болтушками. Женька сделал вид, что он отец. Нянечке — цветы и конверт с денежкой, а она ему конверт с новорожденным: «Папаша, поздравляем!» Он подыграл. Откинул одеяльце: «Ух, ты, мой маленький!» А мы хохочем! Так что, покидая роддом, я совершенно не испытала комплекса одинокой женщины с ребенком. Довезли они меня на такси до подъезда, выгрузили и говорят: «Ну, мы свою миссию выполнили. Теперь давай воспитывай!»

И началось: бессонные ночи, кормления, стирки пеленок, прогулки. Пособие тридцать пять рублей — как матери-одиночке. Денег не хватало, и когда Толику исполнилось два месяца, мне пришлось начать работать в театре. Сына оставляла с мамой, ее сестрой — тетей Галей или соседками. Играла мало, но зарплату мне платили полноценную — Гончаров распорядился. Жизнь наладилась.

Многие, конечно, сочувствовали: одна Любовь с ребенком — тяжело же! Я отмахивалась: «Что вы меня жалеете? Молодая, здоровая, сил ого-го! А мужиков в жизни еще столько будет — выбирать замучаюсь!» Смешно сейчас вспоминать свою самонадеянность. Тем не менее, именно в эти годы я пережила свой «солнечный удар». Влюбилась без памяти и без надежды.

Однажды летом мы с театром поехали на гастроли. У Ольги Прокофьевой как раз был день рождения. Мы его хотели отметить, закупили на рынке продукты. А водки в магазинах нет, только в ресторане — сухой закон в стране! Тогда мы с Ольгой решили достать выпивку в ресторане. Сидим, заказали графинчик, и стали под столом осторожно переливать водку в пустую бутылку из-под минералки, которую принесли с собой. Вдруг подходит парень и говорит:

— Девчонки, я вас знаю. Меня Колей зовут. Когда-то в «Маяковке» работал. А здесь с одним ансамблем на гастролях. Может, вечерком пообщаемся?

Мы захохотали:

— Что вы, молодой человек, нас от важного дела отвлекаете? Не видите, что ли, какой процесс прерываете?!

Он все понял, засмеялся:

— Ждите в гости с еще одной бутылочкой минералки.

Вечером стучат в номер.

Открываю дверь. В коридоре Коля, а рядом с ним — ослепительный красавец. Руку протягивает, я ему — свою. И тут нас как током ударило. Стоим, молча, и смотрим друг на друга. Ребята ходили вокруг нас, пальцами щелкали: «Мы вам не мешаем?»

Парень оказался солистом ансамбля, мы весь вечер с ним пели под гитару на два голоса. Уходя, он одними губами сказал номер комнаты. Я поняла, что эту ночь проведу у него. Говорю Оле: «Умоляю! Дай свои белые джинсы!» Я такая нищая была, сказать страшно. И вот натягиваю на себя джинсы Прокофьевой и иду к нему вся такая красивая. Подхожу к номеру. Сердце колотится, руки дрожат. Стучу. Дверь распахивается — на пороге он в ярко-голубых плавках. Короче, шикарные джинсы по достоинству оценены не были...

Потом он встал с кровати и достал из сумки фотографию. На ней — красивая женщина и дети.

— Это моя семья, я никогда их не брошу, понимаешь?

Я кивнула:

— Ни слова тебе не скажу. И не претендовала ни на что. Господь мне подарил такое сильное чувство — какая разница, сколько оно продлится.

Звонок:

— Алло, Любовь? Здравствуйте! Вы меня, конечно, не помните, я вчера ехал с вами в метро. Мое имя Янош. Мы можем встретиться?

Говорю:

— Простите, ничего не понимаю. Вы кто?

Оказалось, что он на афише разглядел название театра, отправился туда и нашел мою фотографию в фойе. Мы почти не разговаривали. Не нужно было. Когда он уехал, я просто с ним попрощалась. Не было сожаления, боли. Я настроила себя на кратковременную связь и перенесла наше расставание как должное. Был человек в моей жизни — и больше его не будет.

Потом мы встречались несколько раз в Москве на каких-то мероприятиях. Он даже приходил со своей женой ко мне на спектакли. И я была у него на концерте. Вошла в зал, когда уже выключили свет. Не знаю, как он меня заметил. Весь концерт смотрел в мою сторону. Потом сказал: «Я пел для тебя».

С концерта ехали в одной машине. На заднем сиденье. Держались за руки и молчали. Говорить не могли, мы были не одни. И все равно так много сказали друг другу тогда — через руки.

Для меня он остался единственным. Никогда больше такого сумасшедшего чувства я не испытывала, хотя влюблялась не раз.

Я согласилась на встречу. Когда увидела его, удивилась — он выглядел лет на шестнадцать. Спрашиваю:

— Молодой человек, вам лет-то сколько?

— Девятнадцать, — отвечает.

— То-то и оно. А мне — двадцать три, и ребенок уже есть.

Но его это не испугало. И такой роман закрутился, я даже не ожидала. Мы встречались почти год, он подружился с Толечкой, о свадьбе начали подумывать. Уже весь театр знал, что у меня есть Янош, спрашивали: «Когда поженитесь?» Он меня встречал после спектаклей. Возил везде по моим делам на своей машине. Родители его пригласили меня на званый ужин. Мне казалось, я нравлюсь его маме, но именно она прекратила наши отношения. Когда узнала, что у меня есть сын. Янош в МГИМО учился, и она говорит: «Любочка, у Яноша может быть блестящее будущее. Не надо его портить — у вас ведь ребенок».

— Почему вы против? Ведь у вас такая же судьба.

А она в ответ:

— Именно поэтому, именно поэтому...

И я поняла, что бороться бесполезно. Испорчу жизнь ей — она испортит мне и Яношу.

Я жутко плакала, ходила вокруг телефона кругами, но время лечит. Постепенно я успокоилась. А Толя благодаря этому расставанию обрел родного отца.

Однажды позвонил наш общий приятель:

— Привет тебе от Кирилла, он хочет увидеть ребенка.

У меня аж дыхание перехватило от обиды.

— Вот, значит, как! Прошло время нестиранных пеленок и бессонных ночей, теперь можно и с сыном повидаться?

— Да ты не горячись! Он другой совсем стал, с Машей, дочкой своей от прежнего брака, общается, помогает.

Это меня, видимо, и подкупило. Десять лет безотцовщины из моей памяти не удалось стереть даже Левушке. Я не хотела такой судьбы своему сыну. Ребенку необходим отец. Особенно мальчику: ведь не с каждым вопросом можно к маме обратиться.

Встретились мы с Кириллом, поговорили. Я, как всегда, хорохорилась: все у меня хорошо, живу замечательно, поклонников толпа, может, замуж скоро выйду. А он все твердит: любил только тебя и сейчас люблю. Прости, мол, поступил так по молодости, по глупости. Дай мне сына хотя бы увидеть. Ладно, отвечаю, только о том, что ты отец — ни слова. А то вдруг опять исчезнешь, а нам что делать? Незачем ребенка травмировать.

Поехали вместе Толика из летнего детского садика забирать. Сыну тогда четыре года было. Кирилл и Толя сели в электричке рядом. Я на них смотрю: господи, как же похожи! И вдруг Толя спрашивает: «Пап, а ты еще ко мне придешь?» А ведь ему никто не говорил, что Кирилл — его отец. У меня сердце заныло. Поняла, что ради ребенка должна наступить на горло своей гордости. О себе в тот момент меньше всего думала. Знала — это нужно моему сыну. А я уж как-нибудь...

Хотя, может, и не сладилось бы у нас, если бы не мама Кирилла. У Нины Павловны был рак. Пришли мы к ней вдвоем, она руки к нам протягивает: «Ты, Кирюша, через полгода женись на Любви. Обещай мне!» Знала, что умирает, а траур после смерти близкого человека длится шесть месяцев. Так вопрос о женитьбе решился сам собой.

Оба Кирилла (муж и свекор), когда без женщины остались, растерялись совершенно. Я рукава засучила и давай порядок наводить. Дом сносить собирались, ремонт лет двадцать не делали. У плиты не закрывалась духовка — ее палкой подпирали бамбуковой. В кухонном шкафу кто только не жил — и жучки, и муравьи. Мойку давно нужно было менять. Холодильник подтекал. Штукатурка на голову сыпалась.

Любовь получила гонорар за съемки, поехала на рынок, купила обои, цемент, шпатлевку, краску. Помогала маляру клеить обои, красить окна и батареи, резать плитку. Свекор только руками разводил: «Ну, Любовь, мастерица!»

Вот уж кто святой человек был, так это свекор мой, Кирилл Григорьевич, светлая ему память, умер недавно. Если бы не он, может, не прожили бы мы с Кириллом так долго. Внука любил без памяти и мне очень помогал. Я часто приходила домой поздно, муж уже десятый сон видел, а свекор ждал: «Любовь, что ты есть будешь? Я твою любимую цветную капусту пожарил».

А то купит на именины цветы, спрячет на балконе, а утром они уже на столе стоят: «Любовь, это тебе от нас с Кирюшей». И всегда денежку на подарок ко дню рождения даст: «Купи себе от меня, что тебе нужно».

Меня мучает страшное чувство вины перед ним, ведь он умер вскоре после того, как мы с мужем расстались. Свекор давно болел, но мне кажется, что он позволил себе уйти, когда ему некого стало удерживать, нечего соединять. Я ушла, Кирилл стал жить с другой женщиной, Толя — со своей девушкой. Не о ком ему стало заботиться.

Так и прошла моя семейная жизнь между двумя смертями: свекрови и свекра. Чудесные были люди. Нина Павловна заведовала отделением в детской поликлинике. С утра до ночи лечила детей и, кроме коробки конфет, мизерной зарплаты и чудовищной усталости, ничего не имела. Свекор всю жизнь проработал в закрытом НИИ инженером-строителем, огромным коллективом руководил. Уйдя на пенсию, помогал мне по дому, покупал продукты, прекрасно готовил. Не муж это делал, а свекор. Как-то мы с ним разговорились. Спрашиваю:

— Отчего же Кирилл не такой, как вы?

— Младший сын, — говорит, — любимый, балованный... Ты уж его прости.

Сейчас ругаю себя. Была бы тогда поумнее — пыл свой хозяйственный поумерила. Дала бы возможность Кириллу проявить себя по-мужски. Поплакала бы в плечо, мол, если не ты — то кто? А я все в свои руки взяла. Он и не чувствовал необходимости о семье заботиться.

Просыпалась ни свет, ни заря, готовила завтрак, Толяшу кормила, отводила в сад, а позже в школу, бежала по магазинам, варила обед и уезжала на репетицию в театр. Оттуда мчалась забирать Толю домой, кормила, сдавала деду на руки и сломя голову летела на спектакль. Возвращалась ночью — и даже усталости не чувствовала. Счастливая, довольная: все у меня хорошо! Мой ребенок рос с отцом и с дедом, и важнее этого ничего для меня не было. Кирилл с сыном много времени проводил, помогал с уроками, и всегда у них общие темы находились и интересы. Думала порой: слава богу, что я тогда забеременела. Когда бы еще родила, суматошная?

Словом, роль счастливой жены я играла замечательно. Кирилл прилюдно все норовил приобнять, поцеловать и сказать, как сильно любит. Подружки мои завидовали. Никто даже не подозревал, чего эта жизнь мне стоила. Я ведь была кухаркой, уборщицей, прачкой, машиной для зарабатывания денег, но только не женщиной — любимой, единственной, желанной. В интимной жизни у нас с мужем было, мягко говоря, не все хорошо, но я даже мысли об этом от себя гнала. К сорока годам понимаешь, насколько эта сторона отношений важна, а по молодости только и заботы, чтобы через стенки тонкие никто ничего не услышал. Да и уставала я страшно.

Семейная жизнь — штука непростая. Я его к друзьям ревновала, а он меня — к работе: актерская карьера никак у Кирилла не складывалась. Может, по этой причине, может, по какой другой, но он часто мне поперек поступал. Как-то зимой заехали за ним друзья, далеко не праведные, пригласили за город, в баню. Я умоляла: «Не надо, останься дома!» Боялась — пропадет с ними. Бежала вслед за машиной в валенках на босу ногу, звала: «Кирилл, вернись!» Но он уехал... Потом сидела у окна, плакала, пила валерьянку. До утра ждала.