У меня появилась привычка подсчитывать потери. И чем дальше, тем чаще я приходил к выводу: моя жизнь - абсолютный ноль. Зеро. Пустота... Сегодня мы раскроем своим читателям семейный архив Влада Топалова.
Мое знакомство с наркотиками произошло просто. Меня не подсадили на них. Никто не подначивал: «Давай, попробуй, тебе понравится!» Просто когда на Smash!! обрушилась слава, все хотели видеть нас с Лазаревым в своей компании. А во многих ночных клубах наркотики, что называется, входят в меню. Мне тогда стукнуло пятнадцать, Сережка был на два с половиной года старше и, может, поэтому - мудрее. Он удержался от соблазнов, я - нет.
Я пришел в клуб уставший, думал сбежать через полчаса домой, завалиться спать. И тут подвернулась таблетка экстези. Я держал ее на ладони и уговаривал себя: «Это даже не наркотик, с одного раза ничего не случится». Наконец проглотил, и меня накрыл такой прилив энергии, что я гулял всю ночь.
А потом покатилось. Я медленно и верно опускался на дно. Стал злым, раздражительным. Мог взорваться по любому поводу. Отношения с людьми портил на ровном месте. Иммунитет упал до нуля. Банальная простуда привязывалась на месяц. Прямо во время выступления начинал кашлять, как старик.
Однажды ночью проснулся от страшной боли. С каждой минутой становилось все хуже. Показалось - конец. Так жутко стало. Вызвал «скорую». Приехала она на удивление быстро. Врач осмотрел меня, все понял и покачал головой:
- Это почки, надо в больницу.
- У меня концерт сегодня, я не могу!
- Если почки откажут, никаких концертов не будет. Не будет вообще ничего.
В больнице, накачанный обезболивающими, я провалился в сон. Когда очнулся, рядом на стуле сидела мама.
Ее глаза тут же наполнились слезами.
- Влад, это из-за наркотиков, да? Прошу, умоляю, брось их. Ведь ты мог умереть сегодня. А как же я, папа?
Я провел рукой по ее мокрой щеке:
- Не плачь, я вернулся...
Мне не раз приходилось слышать о себе: «Да он же родился с золотой ложкой во рту!» Имеется в виду, что у меня отец - крупный бизнесмен, владелец собственной юридической компании. Да еще и музыкант в прошлом. А потому, мол, я всегда могу рассчитывать на мощную финансовую поддержку. И вообще, счастливчик.
В семейном архиве Влада Топалова все так и все не так. Да, он действительно бывал, счастлив, но случались дни, когда одиночество и ощущение ненужности самым близким людям накрывало с головой. Но боль дается нам для того, чтобы острее чувствовать счастье.
Эти качели, наверное, и есть жизнь...
Мои родители встретились на автобусной остановке. Мама, студентка Историко-архивного института, пряталась от проливного дождя. А папа пробегал мимо и предложил ей свой плащ. Можно сказать, благодаря этому дождю я появился на свет.
Они были красивой парой, но очень разными: папа - военный, жесткий, предельно собранный. Он работал в Главном управлении кадров МВД. Мама - натура творческая, увлекающаяся разными «продвинутыми» идеями.
Жили мы в крошечной «двушке» неподалеку от метро «Новослободская». В нее по вечерам набивалось множество родительских друзей. Папа, поскольку вся его юность была связана с музыкой - он окончил музыкальное училище, а в студенческие годы профессионально играл в рок-группе «Четвертое измерение», был знаком со многими известными музыкантами и артистами. Несмотря на разницу в возрасте, приятельствовал с Александром Лазаревым и Светланой Немоляевой.
Они всегда ставили его в пример своему сыну. Шурик Лазарев всего на семь лет младше моего отца. И они подружились. Когда родился я, Шурик стал моим крестным. Причем не формальным: он всерьез интересовался, что происходит в моей жизни, относился очень тепло, разговаривал, учил уму-разуму. Мы и сейчас общаемся.
В три года я, единственный и любимый ребенок, пережил первое серьезное потрясение. Однажды в дом внесли хныкающий сверток.
- Это твоя сестренка, - сказала мама. - Посмотри, какая красавица.
Мне сестренка не понравилась:
- Да где ж красавица? У нее лицо сморщенное!
Теперь мама целый день крутилась вокруг этой вечно недовольной куклы. Ревновал я страшно, придумывал разные способы, как от нее избавиться. Сначала хотел спустить в унитаз - меня поймали, когда я нес Алинку к туалету. Попытка выкинуть ее в мусоропровод тоже не удалась - родители были начеку. Мне казалось, что сестра украла у меня их любовь. Я требовал внимания, добивался его всеми доступными способами: капризничал, буянил, дрался. «Коронным номером» был удар головой в живот. Доставалось гостям, врачам в поликлинике, даже просто прохожим. С тех пор в семье за мной закрепилась репутация «трудного ребенка».
Маму мой стремительно портящийся характер не очень пугал. Она имела свои представления о воспитании детей и была уверена, что все выровняется, как только сын повзрослеет. Чтобы я привыкал заботиться о сестренке, она записала нас с Алинкой в детский ансамбль «Непоседы». Мне было пять, Алине - два. Я быстро освоился, стал солистом. Но мамина затея «подружить» нас с сестрой не сработала. Когда Алина подросла, наша ненависть стала взаимной. Взрослые за порог - мы в драку. Деваться нам друг от друга было некуда: жили в одной комнате, где стояла двухъярусная кровать. Каждый вечер сражались за более престижную верхнюю полку. В конце концов, родителям это надоело и они предложили составить расписание: кто и когда спит наверху. Теперь две недели там блаженствовал я, две - сестра.
В начале девяностых наша жизнь начала меняться. После путча отец, который в то время уже был в чине майора, ушел из МВД и занялся бизнесом, в котором весьма преуспел. Появились деньги, и мама решила, что мы с сестрой должны получить образование в Англии. Мне было девять, Алине - шесть. Нам не хотелось ни в какую Англию. Но мама была непреклонна: «Без языка сейчас никуда».
Британские школы или превозносят, или ругают последними словами. Истина, как обычно, где-то посередине. Не рай, конечно, но и не «диккенсовский» кошмар, где дети влачат полуголодное существование и подвергаются побоям.
Наша школа в окрестностях Лидса была обнесена высоким забором. В одном конце двора - женский корпус, в другом - мужской. В огромных спальнях на восемь человек стояли двухъярусные кровати. По-английски я знал только thank you и goodbye. Этого было явно недостаточно, чтобы общаться с ребятами. Вот когда я осознал, что сестра - родной мне человек. Однако порядки в школе были строгими. Встречались мы лишь на занятиях, точнее - на переменах. Бросались друг другу на шею. Разлуку с родителями, особенно с мамой, и сестренка, и я переживали очень тяжело. По ночам, когда соседи засыпали, я плакал и просил, глядя в темный потолок «Мама, пожалуйста, забери меня отсюда! И Алину тоже. Мы больше не будем драться. Только забери нас!»
Но мама не появлялась, доверив нас заботам проживавшей в Лидсе кураторши-англичанки. Видимо, родители считали, что их приезды помешают нам адаптироваться.
В параллельном классе я обнаружил русского мальчика. И тут же прилип к нему. Егор уже свободно изъяснялся на английском и, сжалившись над несчастным соотечественником, взял меня под крыло. Но я все равно продолжал тосковать по родителям и однажды уговорил нового друга бежать. План был такой: добраться до города, разыскать мою кураторшу, и позвонить от нее родителям - пусть срочно вылетают. Я был уверен, что они просто не знают, как нам тут плохо.
Мы ухитрились выбраться за ворота школы и пройти метров двести. А потом беглецов догнал школьный сторож на автомобиле... У нас была заметная форма: серые брюки и ярко-красные пиджаки. Ее легко можно разглядеть издалека. Пускаться в путь в такой одежде все равно, что бежать из американской тюрьмы в оранжевой арестантской робе. Но разве в девять лет об этом думают?
Директор пригрозил отчислить нас из школы, если будем продолжать свои попытки убежать. На что Егор заявил: «Уберите от меня этого зануду. Не могу больше видеть плачущего Топалова. Это он во всем виноват!»
Так я из-за глупого побега лишился единственного друга. Впрочем, наша авантюра оказалась не совсем бессмысленной. Преподаватели доложили маме о моем проступке. И в конце учебного года, забирая нас в Москву на каникулы, она сказала: «Здесь вы больше учиться не будете. Я что-нибудь придумаю».
Мы с Алинкой были счастливы: прощай, ненавистная тюрьма! Но в августе мама снова начала собирать нас в Англию. Она не хотела отказываться от идеи дать своим детям классическое британское образование. И даже папа не смог ее переубедить.
- Я говорил с Владом, их учебная программа отстает от российской. Особенно по математике.
- Влад никогда не любил математику, - упорно стояла на своем мама. - Ты и сам прекрасно знаешь, он гуманитарий до мозга костей. Ему просто необходимо общее развитие. - Он может спокойно получать его и здесь.
- В Англии детей научат верховой езде и хорошим манерам. Владу кстати, это важнее всего, ты сам знаешь, какой у него характер.
- У него твой характер, - отвечал отец. - Настроение меняется каждые пять минут.
- Зато он добрый! - вспылила мама.
Раньше мы никогда не слышали, чтобы родители повышали друг на друга голос. Но теперь ссоры стали обычным делом. И в их разговорах постоянно всплывало женское имя - Марина.
- Она мой секретарь и помощник, - доказывал маме отец.
- Именно поэтому ты проводишь с ней времени больше, чем с семьей? - подначивала мама.
- Я люблю тебя, люблю детей. Много работаю, делаю все, чтобы вы ни в чем не нуждались!
- Я тоже могла бы работать, но ради семьи, ради тебя осталась домохозяйкой!
- Ты женщина.
- А она - кто, рабочая единица?
- Таня, прекрати!
С отцом случилось то, что часто случается с успешными, состоятельными мужчинами. Они неизбежно становятся объектом охоты. На каждом шагу их преследуют девушки, готовые на все, чтобы устроить свою судьбу. Мало кто удержится от соблазна... Отец не стал исключением. Тем более что он был предоставлен самому себе: мама, напуганная моей депрессией и бегством из первой школы, теперь подолгу жила с нами в Англии.
В Харрогейте нам с сестрой понравилось. Алинка все время отдавала учебе, а у меня случилась первая любовь.
Шарлотта училась в параллельном классе и не обращала на меня никакого внимания. К русским в школе вообще относились как к людям второго сорта. Впрочем, не только к русским, но и ко всем не англичанам: корейцам, японцам, итальянцам. Я рассказал одному приятелю, что влюблен, и он посоветовал: «Напиши записку. Если окажется, что ты ей совсем не нравишься, хотя бы не будешь переживать попусту».
И тогда я написал Шарлотте, что люблю ее и не знаю, что с этим делать...
Вручил послание во время перемены. На уроке меня трясло. А потом прозвенел звонок, и я увидел Шарлотту. Она мне улыбалась!
Мы начали переписываться. Прогуливались вместе на переменах. Как-то сидели рядом, молчали и вдруг коснулись друг друга коленками. Я залился краской и отодвинулся. Позже пришла записка: «Почему ты со мной не заговорил?» - «Боялся, что ты обиделась. Ты ведь тоже молчала».
А в это время мои друзья с гордостью делились своими «победами»: все уже успели поцеловаться с девочкой по имени Джоуси. Чтобы не быть белой вороной, я тоже с ней поцеловался. Но мне это совершенно не понравилось.
В конце года мама сказала:
- Папа прав. Если вы пробудете в Англии, еще хотя бы год, никогда не сможете догнать своих ровесников в России. Вам надо или заканчивать школу здесь, или возвращаться в Москву. Выбирайте.
- Домой! Домой! - в один голос закричали мы с Алинкой.
И действительно, язык я за три года выучил, а в остальном вернулся с Туманного Альбиона дурак дураком. Там в шестом классе проходили деление дробей, а здесь уже извлекали квадратные корни. Я не знал, как к ним и подступиться. Пришлось каждый день оставаться на дополнительные занятия по алгебре, геометрии, русскому... Радости, конечно, было мало.
Но гораздо хуже было другое. Когда мы с Алиной уезжали в Англию, у нас была семья, а когда вернулись, ее практически не было.
Ругались родители каждый день. Достаточно было искры, чтобы разгорелся скандал. Мама страдала от измен отца, но тоже в долгу не осталась. В конце концов в ее жизни появился другой мужчина, и она ушла к нему.
Мы с сестрой так устали от скандалов, что, узнав о разводе, вздохнули с облегчением. Истинный масштаб постигшей нас беды открылся не сразу. Родители поступили, как им казалось, здраво: поделили детей. Мама считала, что сыну необходимо мужское воспитание, и оставила меня отцу. А сестру забрала с собой. Я очень сблизился с Алинкой за годы, проведенные в Англии. И теперь разом лишился и ее, и мамы. Мама совсем перестала мною заниматься. Мы почти не виделись, иногда только разговаривали по телефону:
- Владюш, как у тебя дела?
- Хорошо.
- Как учеба?
- Нормально.
Вот и все общение. Папа тоже был вечно занят, и ему было не до меня.
«Одиночество как жилец въехало в наш бывший дом». Я напишу это позже и по другому поводу, но чувства эти оттуда, из того времени.
Я не мог отделаться от ощущения брошенности. Обижался на родителей, но постепенно привык, и мне даже начала нравиться такая жизнь: никакого контроля, делай что хочешь. Теперь я неделями, а то и месяцами не звонил маме и весело проводил время в компании друзей. Самым близким из них стал Сергей Лазарев. Он тогда уже учился актерскому мастерству в Школе-студии МХАТ и был для меня непререкаемым авторитетом. Что бы между нами потом ни происходило, я его любил, и всегда буду любить как брата, как родного человека.
Внимание, только СЕГОДНЯ!